Ваш роман «Мое частное бессмертие» – как роман «Война и мир». Переплетения судеб, бытовых деталей и ситуаций, за которым скрывается космическая мысль: мир создан ради тебя самого. Расскажите, пожалуйста, о нем. Это художественная книга или все-таки автобиографическая?
Спасибо за сравнение с «Войной и миром». Это страшное, головокружительное преувеличение. Моя книга меньше по объему в несколько раз. Факт, что впервые она увидела свет (причем целиком) в журнале «Волга» («Войну и мир» трудно представить в рамках журнальной прозы). И поначалу в ней доминировала автобиографическая тема. Но потом литература победила автобиографию. Появились новые линии, новые герои, придуманные целиком – от подошв обуви до шляпы на голове.
Во время службы в армии Борис (крайний слева) был солистом хора летчиков
Как вы объясняете название?
Там, в одной из первых глав, отчим (по фамилии Лебедев) подбрасывает 12-летнему Витьке Пешкову (главному герою) толстую общую тетрадь. И велит писать хроники. Пускай в нескольких словах. Но каждый день. «А нафиг?» – не понимает пацан. «А чтоб от Геродота не зависеть!» – объясняет Лебедев. Надо, дескать, писать для Вечности свидетельство о себе. Причем писать его самому, только самому. Не перекладывая на посторонних историков и летописцев. Надо самому свою вечность вылепить. Самому оформить свою индивидуальную, частную, очень живую вечность.
MY WAY – это журнал для обеспеченных людей, которые любят путешествовать. Многие из них возможно никогда не жили в СССР. Как вы думаете, что этим людям было бы интересно прочесть в вашей книге?
В 1990 году Борис Клетинич эмигрировал в Израиль, а в 2002 – в Канаду
В ответ приведу цитату из статьи известного литкритика Елены Иваницкой: «Построен роман своеобразно и эффектно. Читатель переносится из 1930-х годов в 1970-е, из досоветского Кишинева в блокадный Ленинград, из брежневской Москвы на далекие Филиппины. Перед нами разворачиваются мытарства двух подружек, сбежавших по льду через Днестр из «боярской» Румынии в «счастливый» Советский Союз, и настоящая детективная история, закрутившаяся вокруг пропавших рукописей отца одной из героинь, и просто счастье молодости в застойные годы, и шахматная битва Карпов (СССР) – Корчной (дезертир-перебежчик). Повествование увлекательное, голоса персонажей соединяются в общем звучании романа-оркестра…».
Борис Клетинич родился в Кишиневе. Учился во ВГИКе, служил в армии, работал на киностудии «Молдова-фильм». Публикации Бориса - в журналах «Новый мир», «Юность», «Зеркало» и других. Борис Клетинич также является автором сценария художественного фильма «Ваш специальный корреспондент» (1988). В 1990 году эмигрировал в Израиль, с 2002 года живет в Канаде (Монреаль). С 2004 года выступает в США и Канаде как исполнитель советских песен.
Вы эмигрировали из СССР в Израиль, и прожили там 11 лет. Потом из Израиля Вы переехали в Канаду. В какой стране Вам жилось (живется) наиболее комфортно?
Мне очень повезло. В свои 58 лет я ухитрился прожить 3 самостоятельные, автономные по отношению друг к другу жизни в 3-х перечисленных вами странах. И это при том – что по складу я совсем не мобильный человек. Совсем не легко-адаптирующийся к новым местам. Видимо, это сам ветер истории нес меня как былинку. Переезд первый – это слом СССР и превращение Молдавии (моего детства) из русифицированной советской республики в независимую страну, в «Молдову для молдован». Переезд второй – это когда иерусалимская хай-тек фирма отправила мою жену поработать на 3 года в Монреаль, и эти 3 года растянулись уже на … 18. Что же до ответа «где комфортней» жилось… В СССР моего детства жилось счастливей всего (один ВГИК чего стоит!). В Израиле моей молодости (от 30 до 40) жилось осмысленней всего. А в Монреале… в Монреале я … запел.
Борис Клетинич и Георгий Шевкунов (Отец Тихон)
Тогда расскажите, пожалуйста, о ВГИКе. Вы учились вместе с Отцом Тихоном (Шевкуновым), которого прочат в патриархи. И с Игорем Неупокоевым – режиссером «Театра простодушных». Общаетесь ли вы с ними сейчас. Сохранилась ли дружба с тех времен?
Будущий Митрополит учился старше на один курс. Игорь Неупокоев – на один младше. Игорь – мой самый близкий институтский друг, и мы созваниваемся, говорим. С будущим Митрополитом мы были в самых добрых, но не прямых отношениях (он солнечный человек, его приветливость и сердечная открытость не могли не подкупать. Его улыбка – сродни гагаринской, хотя и в другом духе). Напрямую он дружил с недавно ушедшим Володей Щербининым (сценаристом, впоследствие иконописцем), с которым напрямую дружил и я. И вообще у нас к последним курсам во ВГИКе (это начало 1980-х годов, эпоха «Брежнев-Андропов») образовалось этакое духовное братство неофитов (православных, разумеется). Этакая церковь в катакомбах. В котором на какие-то несколько счастливых лет мы все были очень близки и нужны друг другу (два Игоря, Дима, Аяз, Толиб, два Саши, Володя, Гоша…). В «Моем частном бессмертии» есть очень смешной и волнительный эпизод, как мы все приезжаем в церковь Покрова в селе Отрадное (Белорусская ж.д.), и я на исповеди выкладываю старенькому отцу Тихону (это другой Тихон) о своей шумной, пьяной, и все безнадежной влюбленности в актрису-однокурсницу…
Три друга из ВГИКа: Игорь Неупокоев (сейчас он – режиссер Театра Простодушных), актер Андрис Лиелайс и Борис Клетинич
А сегодня вы религиозный человек?
Да, в полной мере. Соблюдаю все традиции иудаизма.
У вас не один, а два таланта: литература и музыка. Какой из них важнее для вас?
Во всяком человеке две души: божественная и животная. Если провести самое грубое разделение, то первая – это разум, вторая – чувства (эмоции). Так вот. В моем случае литература – это первая душа. А песенки из репертуара Муслима Магомаева или Фрэнка Синатры – вторая. (сейчас я не буду говорить о том, что и в сферу эмоций возможно привнести «кдушу» (святость – ивр.).
Расскажите о вашей семье. Чем занимается ваша жена, дети. Как они адаптировались в новых странах.
Видимо, я всю жизнь был эгоцентрик. И не слишком-то зрелый человек. Поэтому семейная моя жизнь не удалась так как следует. О детях. Когда 18 лет тому назад мы переехали в Канаду, они были малыши. Сегодня, по сравнению с израильскими сверстниками, у них, возможно, чуть лучше манеры (израильские дети – стихийны и шумны). Чуть более «западная» ментальность. Они говорят без акцента по-английски и французски. Но… но… по-моему, они потеряли то, что мы с женой таким чудом в Израиле обрели: подлинную самоидентификацию. Как бы эта потеря не оказалась весомей всех канадских приобретений вместе взятых!
Вы упомянули о том, что … запели в Монреале. Ваши клипы (которые вы смонтировали и выставили в YouTube) и вправду очень интересны. А что мешало петь раньше? Продолжаете ли вы свои выступления в Канаде или Америке? Как американцы и канадцы воспринимают советские песни?
«Искренний бас» Бориса канадцам и американцам очень нравится
Петь раньше не мешало ничего. Я всегда пел. Моё вгиковское поколенье подтвердит: я был популярен в институте (особенно в общежитии) – благодаря громким песням под гитару. И затем во время армейской службы меня по красным дням вызывали в Дом Офицеров (сначала в гарнизонный, а потом и в Минский Окружной) солировать… хором летчиков (я служил в ВВС КБВО)… Но только спустя много лет, в Монреале, вдруг сложились условия для совершенствования в этом деле. Какие это условия. Ну, во-первых, у меня тут в первые годы не было даже рабочей визы. Я не мог пойти учиться-работать. Надо было искать себя в чем-то новом, неожиданном. А во-вторых, начало 2000-х, когда мы сюда приехали, это время активизации русской диаспоры во всех главных точках русского рассеяния на Западе (включая и Израиль). Появились какие-то союзы, конгрессы «соотечественников». Стали проводиться культурные вечера, фестивали на тему русской культуры. Мой искренний бас («бас-баритон», как я его самонадеянно определил) пришелся ко двору. Канадцам и американцам очень нравилась «Вдоль по Питерской» в моем исполнении… Сегодня, уж не знаю почему, это явление пошло на убыль. Да и мне теперь больше нравится работать в своей домашней студии (шлифуя каждые ноту и интонацию), чем петь для публики на каких-то полюлюбительских сценах, с неотлаженным «звуком».
Про «соотечественников» и про «Запад». Герои вашей книги – два великих шахматиста, Корчной и Карпов. Первый был, как сейчас бы его назвали, «пятой колонной», «предателем», второй – «ватник», «патриот», любимчик власти. Только ли «идеологическим» было их противостояние? Есть ли в нем и какие-то другие смыслы?
Тогда, в 1978-81, битва «Карпов-Корчной» была самой настоящей войной СССР и Запада на шахматной доске (хотя Виктор Львович, увы, не имел и тысячной доли той поддержки, что поступала его противнику). В романе же, опубликованном спустя 40 лет, к «идеологии» добавлена и некая авторская мысль. Наиболее проницательно о ней написала литературный критик Мария Бушуева: «… Автор дает очень интересное психологическое объяснение, почему его герой Виктор Корчняк (за которым угадывается В. Корчной ) уступил первенство А. Карпову. Опального гроссмейстера мучит проблема самоидентификации. Его соперника «выдвинул» некий обобщенный Урал (он оттуда родом). Это огромная, немерянная сила. А вот «кто выдвинул меня?» – спрашивает себя Корчняк. Тайная психическая атака с советской стороны точно попадает в его психологическую брешь. Автор романа доказывает, что высокие победы это всегда результат коллективной силы. Но окончание романа – это все-таки победа индивидуального над коллективным. Это апология личности, имеющий право быть – независимо от обстоятельств и коллективной воли. «Ведь правда – это то, что я сам знаю о себе! – озаряет другого Виктора (Пешкова). – А я-то знаю, что я есть!». И значит, он уже не просто фигурка в шахматной игре судеб, не просто пешка, о которой забудут, как только смахнут со стола. Нет, он гроссмейстер своей собственной жизни, независимо от того, выдвинули его или нет. Он есть, он неповторим, он верен своему личному хронографу. А это и есть его частное бессмертие».
